| Главная | Кратко | Фамилия | Мои песни | Музыка без слов | Пою | Стихи | Статьи | Фотоальбомы | Гостевая |
Охтыс был самый младший по возрасту. Но ростом был выше всех. Внешностью он отличался от Евграфа и Андеяна, которые были похожи друг на друга. Лицо у него было смуглое, скуластое, удлиненное. Нос его напоминал что-то кавказское, то ли грузинское, то ли армянское – длинноватый с маленькой горбинкой. Был он стройный, плечистый, выглядел солиднее своих братьев по фигуре и силе. Волосы темные, глаза карие. Любил отращивать и закручивать усы.
Его жена Дуся была среднего роста, стройная, красивой фигуры. Любила в компаниях потанцевать. Танцевала лихо и красиво, задорно. В общем, веселая была, любила шутить, часто громко хохотала. Волосы темные, носила косу. Лицо круглое, полненькая вся была, как пузырь. Она в нашей тройной семье никогда не давала унывать. Обязательно что-нибудь отчебучит, что все хохотали.
Потом пошли и у них дети, один за другим.
И так, за рассказом бабушки мы незаметно дошли до станицы, уже не помню ее названия. Опять напросили хлеба, сели на лавочке у одного двора, пообедали. Немного посидели и пошли дальше.
Бабушка расспросила у людей, как нам идти дальше, чтобы выйти на Тихорецкую, а потом на Кореновскую. Нам рассказали, что сейчас надо идти на Новопокровку, а там недалеко и Тихорецкая. Бабушка облегченно вздохнула и сказала:
– Новопокровка – это уже наша земля, Кубанская. Ставрополье, – худое, глинистое и полупустынное, как нам показалось, – уже прошли.
Пошли мы опять потихоньку. За станицей нас обогнал мужик на подводе. Воз был порожний, лежало только немного сена, на котором сидел ездок. Бабушка попросила: «подвези нас, добрый человек, хоть немного».
– Садитесь, – охотно согласился мужик. Он поделился с нами сеном, мы все уселись и поехали. Ехал он то шагом, то рысью. Подвода трясла, но не очень. Дорога была немного разбитая, сухая, пыльная. Погода стояла теплая, солнечная. Земля и посевы уже заметно отличались от ставропольских. Мужик начал расспрашивать, кто мы и куда идем.
Бабушка коротко рассказала, не распространяясь, как с возчиками соли. Мужик был неразговорчив. Задал два три вопроса и замолчал, возможно, потому, что бабушка коротко отвечала, и он понял, что ей не хочется рассказывать о своей недоброй доле.
Доехали мы до какого-то хутора. Он сказал: «Ну, вот, я приехал. А вам надо идти вон по той дороге прямо верст через 15 будет Новопокровка».
Мы поблагодарили мужика, и пошли дальше с богом (как говорила бабушка). По пути разговор продолжился. Стали мы жить поживать, да добра наживать, - начала опять бабушка. К девятисотому году у меня уже было шестеро детей: Антон, Федор, Дарья (Даша), Устина (Устя), Иван.
Андреян попросил нас отдать ему из наших детей одного мальчика для усыновления, потому, что у них, как я говорила, детей не было. Девять раз рожала его жена, но все рожденные дети больше года не жили. Антону тогда было шесть лет, вот он и стал приемным сыном у Андреяна. Остальные все жили с нами.
А было это так. Приехал Андреян с базара, подошел к детям и говорит: «Ну, кто пойдет ко мне жить? Кто пойдет, тому подарю красную рубашку». Антон говорит: «Я»! Потом часто шутили, что Антон продался за красную рубашку.
У Охтыса с Дунькой было тоже шестеро детей: Родион, Евдокия, Наташка, Сашка, Елизавета, и Степан (хромой). ( В аудио воспоминаниях-интервью 1988 года папа называет следующие имена детей Охтыса: Дашка, Мария, Степан, Родион, <Щевда или Шевдра>, Секлита. -В.К.)
– А когда наши папа с мамой поженились? – спросил я.
– И как? – добавила Вера.
Поженились они в 1908 году. А как? Как все женятся. А было так: дед Андреян часто шабоевал – продавал и покупал скот. И вот как-то раз он в Кореновке на базаре продает корову, а рядом мужик – тоже продает телку. Ну, разговорились, познакомились. Андреян и говорит: «У меня есть сын, Антон. Уже жениться пора». А тот говорит: «А у меня есть дочка на выданье. Присылай сватов». Через две недели засватали и поженились.
– Так быстро и просто? – спросила Вера.
Ну, не совсем просто. После того как засватали, ждали два месяца, готовили приданное, проводили разглядины.
Свадьба была небольшая, не шумная. Дарили кто что. Не помню уже. А дед Андреян сказал: «Живите со мной. Всё добро, что у меня - и наше и ваше, ты же один у меня наследник. А если надумаешь отделиться, то подарю пару лошадей, корову и овечек». Так он и сделал, когда отца вашего отделял в 1922-м году.
– А, я помню…. И помню, как у нас на второй год овечек 5 штук украли, осталось две, – добавил я.
Жена Антона Евграфовича Кристина была местной, русской. У них в семье было 9 дочерей и ни одного сына. Все трудолюбивые. Сначала семья была бедная. Потом стали жить неплохо. Отец Кристины, Федор Литвиненко, наемных рабочих не брал, а всем хозяйством управлялся при помощи дочерей. Имел штук 15 лошадей, машин никаких у него не было.
– Бабушка, а что мы будем делать, как на Журавку придем?
– Пойдем к Дусе. Может быть, она вас приютит. Может, в колхозе какое-нибудь для вас дело найдется.
– Ну, что Вы, бабушка! – возразил я. – Разве в колхозе детям кулака дадут работу? Они, эти активисты готовы нас поесть. А за что? Это не активисты, а лодыри. Работать не хотят, а горло драть могут, да наше добро грабить. Ведь мы уехали, нас выгнали, считай, в одних рубашках, а всё добро осталось. Бери – грабь, кто сколько сможет.
– Если мы останемся с Верой у Дуси, а Вы куда пойдете? – спросил я.
– Я пойду в Дядьковскую, там мой самый младший сын Федор живет. Может, у него можно будет прожить, он там в колхозе работает.
Бабушка нам еще рассказывала о своей жизни, да разве все запомнишь…
И так, мы подошли к хутору Журовскому. Солнце садилось над вечер. Сели мы в кустах и сидели, что б никто не видел, пока стемнеется. Бабушка плакала и приговаривала: «Хутор ты мой родненький, как дорог ты мне, и сады, и хаты и наш дом. Вон стоит и сад, покрывается зеленой листвой. Как больно, жалко было с тобой расставаться, а сейчас еще больней к тебе приближаться и страшно. Ты тогда был такой хороший и ласковый, добрый, а теперь ощетинился – колючий, як ижак (ёж, укр. – В.К.), аж боязно за тебя взяться».
Вот тут мне захотелось плакать. Слезы сами катятся. Ведь здесь кусочек моего детства. Я помню, как мы строили этот дом, как потом жили дружною, большой семьёй. Как мы с папой летом ездили в поле пахать, сеять, косить сено. Как зимой всей семьёй по вечерам сидели, и, кто вязал, кто шил, отец сбрую ремонтировал. Как мы тихонько подпевали маме песни, которые она начинала: «Куда, куда тропинка милая…». А потом: «Дивка в синях стоялá, на казака моргала…».
И так эти воспоминания сладко таяли в груди и наводили грусть потому, что мы к этому, когда-то родному, дому подбираемся крадучись, оглядываясь, как воры. Как обидно и жалко, и слезы сами валят ручьем из глаз. Подошли мы со стороны сада, в котором росли еще небольшие деревья вишни, слив, яблонь. Сад окаймлен рядом акаций. По-над окном в спальню рос ряд смородины, я из-за ее кустов подошел к окну и постучал тихонько дрожащей рукой.
На наш зов вышла Дуся (в то время ей был 21 год – В.К.). Завела в дом. Здесь и плач и рёв. Слезы радости встречи и слезы обиды и гнева и ненависти. Всё смешалось в наших плачущих телах, в наших душах. Как можно поковеркать души людей, ни в чём не повинных! Заплевать, затоптать и ноги вытереть. А за что, за какую такую провинность?
Долго мы рассказывали друг другу обстановку, судьбу дела. Дуся налила нам в чашку молока (у них еще была корова), накрошила хлеба. Мы наелись досыта. Дуся и говорит: «Вам у меня оставаться нельзя. Такое гонение, такие упреки, говорят: «Кулаков выслали, а их дети остались. Ивана (муж Дуси) подкулачником называют. А то не сегодня-завтра выселят. Пойдите вы в Кореновку. А за Кореновкой есть совхоз «Красный октябрь» – под Платнировкой, может быть, вы там устроитесь на работу».
В ту пору мне было 13 лет, а Вере – 15. «Рабочие». Кому нужны такие «рабочие»? И вот мы, не дожидаясь утра, глубокой ночью пошли в Кореновку. И так начинается новая глава в моей жизни.
--------------| Назад | К оглавлению | Читать дальше |